Ruské impérium

Па́вел I тре́бует реабилита́ции

Пётр Рома́нов

 12-ого ма́рта 1801-ого го́да в своём дворце́ был уби́т импера́тор Па́вел I. За вре́мя, проше́дшее с уби́йства, о́браз Па́вла в исто́рии меня́лся – и всё бо́льше отдаля́лся от и́стинного портре́та импера́тора.

 Не зна́ю, что напи́шут в еди́ном уче́бнике исто́рии об э́том импера́торе, но наде́юсь, всё же, напи́шут честне́е, чем дореволюцио́нные спра́вочники, кото́рые да́же его́ уби́йству посвяща́ли обы́чно одну́, официа́льно одо́бренную, но лжи́вую строку́: «В ночь с 11-ого на 12-ого ма́рта 1801-ого го́да Па́вел скоропости́жно сконча́лся в вы́строенном им Миха́йловском дворце́». Действи́тельно скоропости́жно. Действи́тельно сконча́лся. Вот то́лько о том, как «благоро́дные» дворя́не зве́рски избива́ли сапога́ми, души́ли ша́рфом и би́ли табаке́ркой в висо́к своего́ импера́тора – ни сло́ва.

Па́вел I – тот ре́дкий слу́чай, когда́ официа́льный портре́т далёк от традицио́нного пара́дного портре́та, где оригина́л стара́ются хоть ка́к-то приукра́сить. Здесь всё с то́чностью «до наоборо́т»: тако́е впечатле́ние, что над холсто́м труди́лся не придво́рный живопи́сец, а Кукрыниксы. На искове́рканном истори́ческом фо́не беспоща́дно подчёркнуты курно́сый нос, безу́мный глаз, жёсткий воротни́к пру́сского мунди́ра и карикату́рная по́за ма́ленького челове́чка, безнадёжно стара́ющегося вы́глядеть вы́ше ро́стом.

Поднима́лся про́шлым ле́том по той са́мой ле́стнице, по кото́рой в ту ма́ртовскую ночь поднима́лись и загово́рщики. Э́то ле́стница – еди́нственный свиде́тель преступле́ния. Да́же ко́мнаты, где уби́ли Па́вла, уже́ нет. До 1917-ого го́да о Па́вле стара́лись забы́ть, как и о други́х скеле́тах в монархи́ческом шкафу́, а по́сле 1917-ого на́шу исто́рию интересова́ли в основно́м кла́ссовые бои́. Вот и оста́лся в на́шей па́мяти Па́вел ходя́чим анекдо́том. И́ли того́ ху́же: сумасше́дшим. Поэ́тому и прошу́: е́сли уж мы пыта́емся сего́дня провести́ не́кую реви́зию оте́чественной исто́рии, то на́до по-но́вому взгляну́ть и на фигу́ру Па́вла. Он уже́ давным-давно́ терпели́во стои́т в о́череди на реабилита́цию.

Вопро́сы возника́ют сра́зу же, как то́лько от официо́за перехо́дишь к архи́вам. Оди́н из воспита́телей Па́вла – Поро́шин, чья высо́кая репута́ция не оспа́ривается нике́м, отмеча́л в своём дневнике́:

«Е́сли бы Его́ Вели́чество челове́к был партикуля́рный и мог совсе́м преда́ться одному́ то́лько математи́ческому уче́нию, то бы по остроте́ свое́й весьма́ удо́бно быть мог на́шим росси́йским Паска́лем». Да́же е́сли допусти́ть, что воспита́тель не вполне́ объекти́вен, всё равно́ очеви́дно, что хотя́ бы в э́той о́бласти дела́ у молодо́го Па́вла шли не так пло́хо. Друго́й очеви́дец, гварде́йский офице́р Саблуко́в: «Па́вел знал в соверше́нстве языки́: славя́нский, ру́сский, францу́зский, неме́цкий, име́л не́которые све́дения в лати́нском, был хорошо́ знако́м с исто́рией и матема́тикой; говори́л и писа́л весьма́ свобо́дно и пра́вильно на упомя́нутых языка́х». Что́бы прили́чно вы́учить перечи́сленные вы́ше языки́, ну́жно быть ли́бо спосо́бным, ли́бо хотя́ бы трудолюби́вым челове́ком, но уж то́чно не тупова́тым обо́лтусом, на что открове́нно намека́ет, говоря́ о Па́вле, официа́льная исто́рия.

Са́мые до́брые о́тзывы и в зарубе́жной пре́ссе. По́сле пое́здки Па́вла в Евро́пу – в ту по́ру всё ещё насле́дника, незако́нно лишённого ма́терью насле́дства. Газе́та «Меркур де Франс» пи́шет: «Ру́сский князь говори́т ма́ло, но всегда́ кста́ти, без притво́рства и смуще́ния и не стремя́сь льстить кому́ бы то ни́ было». Са́мое прия́тное впечатле́ние Па́вел произвёл и на литера́торов. Кста́ти, его́ прие́здом в Пари́ж уда́чно воспо́льзовался Бомарше́. Благодаря́ его́ проте́кции францу́зский коро́ль согласи́лся прослу́шать чте́ние пье́сы «Жени́тьба Фигаро́». О́ба зна́тных слу́шателя оста́лись дово́льны. Так что крёстным отцо́м знамени́того Фигаро́ явля́ется Па́вел.

(...)

Е́сли ко всем приведённым (и не приведённым, в си́лу форма́та статьи́) свиде́тельствам отнести́сь с приди́рчивостью, то есть, все до́брые слова́ о нём, как говори́тся, подели́ть на два, то и в тако́м слу́чае «э́тот» Па́вел да́же отдалённо не напомина́ет того́ Па́вла, о кото́ром повеству́ет ру́сская исто́рия. Оди́н образо́ван, умён, ве́сел, облада́ет то́нким вку́сом, лю́бит Фра́нцию. Друго́й – недалёк, мра́чен, зло́бен, прусса́к по нату́ре. Са́мую справедли́вую оце́нку Па́влу дал Васи́лий Ключе́вский, кста́ти, обы́чно весьма́ стро́гий к ру́сским госуда́рям. Как заме́тил исто́рик: «Инсти́нкт поря́дка, дисципли́ны и ра́венства был руководя́щим побужде́нием дея́тельности э́того импера́тора, борьба́ с сосло́вными привиле́гиями – его́ гла́вной зада́чей».

(...)